— Вы полагаете, это не та птица?
— Можете не сомневаться, так оно и есть.
Я вздохнул:
— Надо же. Столько работы, и нулевой результат.
— Да. Ни птицы, ни рисунков, ничего. Остаток дня он провел в пабе, с Габриэллой. Беседовали. Конечно, держались за руки, пожимали плечами, иногда он хватал со стола снимок и с грустным видом рассматривал.
Кончик невидимой сигареты снова ярко вспыхнул. Свет отразился от стекол очков, и я разглядел контуры Поттса. Он сидел, погрузившись в кресло.
— Я разговаривал с одним из парней, что работали на него. Получил полную информацию. Недалеко от Дарема есть большой особняк, куда пришло много вещей из Эйнзби. Несколько чучел птиц, и рисунки тоже, ботанические, большое количество. Вот почему Андерсон так завелся. Но, судя по фотографиям, ни одна из птиц не оказалась той птицей, как и рисунки. Андерсон поехал туда убедиться лично, но зря потерял время. Я имел возможность взглянуть на фотографии. Это не работы Руале, совершенно определенно. Правда, Андерсон мало что понимает в искусстве. Вот почему ему следует согласиться на сотрудничество со мной.
— Итак, птица по-прежнему где-то прячется. — Я поразмышлял несколько секунд. — А вы, мистер Поттс? Почему вы сидите тут в темноте?
— Жду вас, мистер Фицджералд. Хотел бы знать, где вы были и когда отправитесь домой. Очевидно, письмо Стамфорда завело нас в тупик. А это означает, что вы становитесь нашей единственной надеждой найти рисунки. Вы, который разбирается в чучелах птиц. Каковы ваши намерения?
Поттс щелкнул зажигалкой и осветил небольшое пространство. Я понял, что это не случайно. Он хотел увидеть выражение моего лица.
Я отвернулся.
— В данный момент собираюсь спать. Спокойной ночи, мистер Поттс.
Он остался в темноте, а я стал подниматься по лестнице, намеренно неторопливо. Поттс — хитрая бестия, его нельзя недооценивать. Ни в коем случае.
В номере я умылся холодной водой, подождал пять минут и выключил свет. Сел у двери, не раздеваясь, и начал ждать. Миновало целых сорок пять длинных минут, прежде чем послышались шаги Поттса на лестнице. Я заставил себя подождать еще час и лишь потом пошевелился. Снова умылся, на сей раз теплой водой, чтобы остановить дрожь, и снял трубку. Набрал номер Кати, сделал так, чтобы телефон у нее звякнул на долю секунды, и положил трубку. Подождал и повторил операцию еще пять раз. Наконец в трубке раздался сонный голос Кати.
— Ничего не говорите, — прошептал я. — Одевайтесь как можно тише. Мы отправляемся в Лондон.
В четыре тридцать утра дороги были пустые. Подморозило. Встречный ветер нещадно бил по ветровому стеклу, испещренному крапинками льда. Мы запахнули куртки и шарфы. Катя набросила на себя старое одеяло, которое валялось на заднем сиденье.
— Ну, рассказывайте, — сказала она, когда мы выехали из города.
— На таком холоде не могу, — ответил я. — Пусть печка поработает хотя бы час.
Она задумалась.
— А о Габриэлле можете?
— О Габби? Так вы уже почти все знаете.
— Сообщите остальное. — Она бросила на меня взгляд. — Я не понимаю, как вы к ней относитесь.
Я молчал, ожидая, пока нас обгонит солидный «мерседес».
— Думаю, это произошло, когда я снова увидел ее. С ней у меня очень многое связано. Не так легко освободиться.
— Вы хотите освободиться?
— Да. Настало время. — Я внимательно следил за дорогой.
— Потому что она с Андерсоном?
— Нет. — Твердость в моем голосе ее удивила. — Об Андерсоне я знал и раньше. Просто боялся поверить.
Катя тоже устремила взор на дорогу. Мы ехали молча.
— И что Габби? Она изменилась?
— Да, в некотором отношении. Но что касается работы, осталась прежней. Для нее это много важнее, чем для обычных людей.
— Похоже, вам это не нравится.
— Нет, тут все сложнее. Когда-то Габби действительно меня любила. Мы работали вместе. Но стоило мне отойти в сторону, и все изменилось. Она не могла осознать, что для меня может быть что-то более важное, чем ее чертова работа.
Катя удовлетворилась моим ответом и плотнее укуталась одеялом. Наверное, заснула. В машине стало теплее.
Прошел час с лишним, Катя пошевелилась, спросила, сколько времени, и заявила, что хочет есть. Через десять минут мы подъехали к придорожному ресторану «Маленький повар». Позавтракали. Катя обхватила ладонями кружку с дымящимся кофе, подняла голову:
— Теперь вы созрели для рассказа?
Мы просидели там почти час. Когда вернулись в машину, небо уже светлело. Теперь Катя знала все. В том числе и что в нашем распоряжении не более двух дней. Нельзя терять ни минуты.
Дальше мы ехали молча. Пригороды Лондона появились к рассвету, движение оживилось. Мы успешно добрались до дома, я выключил двигатель и посмотрел на Катю:
— Пошли?
— Я все думала о Карле Андерсоне, — неожиданно произнесла она. — Он смотрит на Габби как-то по-особому. Думаю, у них это настоящее.
— Да, — отозвался я, — но его жизнь и ее… слишком уж они разные.
Катя пожала плечами:
— Видимо, она изменилась. Теперь готова заниматься чем-нибудь иным. Выйдет замуж за Карла Андерсона и успокоится.
Я покачал головой:
— Габби не изменится. Нет. Для нее работа — все. — И после короткого молчания добавил: — Деньги Андерсона ей нужны, чтобы спасать планету. А замуж за него она выйти не может. Во всяком случае, пока.
— Почему вы так уверены?
— Потому что в данный момент она по-прежнему замужем за мной, — ответил я.
Я часто задавал себе вопрос, сложилась бы жизнь моего деда иначе, если бы он женился по любви. Мою бабушку он не любил. Из оставшихся после него дневников ясно, как мало времени дедушка провел с женой. Там даже нет объяснения, почему он на ней женился. Словно это произошло неожиданно для них обоих. Почему так случилось? Когда у них появилась возможность задать себе этот вопрос, было уже поздно. Мой дед отправился в джунгли, и надежды на перемены не было.