Андерсон улыбнулся:
— Давайте не будем преувеличивать значение птицы. Да, это была бы забавная находка, и Тед Стейст заплатил бы за нее какие-то деньги. Но меня во всем этом интересует иное.
Он подал знак официанту снова наполнить бокалы.
— Что именно? — спросил я.
— О, у меня разнообразные интересы. В данный момент я сосредоточен главным образом на так называемом ботаническом искусстве. Живопись и графика, изображающие флору. Вы знакомы с тем, насколько было развито это направление в восемнадцатом веке?
— Весьма смутно.
— Сейчас в данной области намечается ажиотаж, особенно в Штатах. С этой птицей, мистер Фицджералд, у меня связаны большие надежды. Очевидно, через нее мне удастся найти по-настоящему ценные рисунки того времени. Модная редкость. Вот на этом можно хорошо заработать.
Андерсон говорил так, будто сама живопись его совершенно не волновала. Только деньги.
— Что с вами случилось, Андерсон? Ведь в свое время вы были первооткрывателем. Я видел по телевизору ваше интервью, когда вы нашли останки плезиозавра. У вас лицо светилось от счастья. Уверен, ни о каких деньгах в тот момент вы не думали.
Впервые за вечер на его лице мелькнуло раздражение, но, когда он заговорил, в тоне это не ощущалось.
— Каждый из нас делает выбор, мистер Фицджералд. Когда-то вы тоже были серьезным ученым.
Андерсон дотронулся до запястья Габриэллы. Это, конечно, тоже на меня подействовало, но еще до того, как его ладонь коснулась ее руки, я уже знал, что не стану ему помогать. На душе полегчало. Я встал. И решил быть искренним ради Габби.
— Послушайте, Андерсон, в моих записках нет ничего, что могло бы помочь вам или кому-либо еще. Да, пятнадцать лет назад вокруг моих изысканий возник некий миф, но поверьте, это все только бумажки, от которых мало пользы. Я не желаю зарабатывать деньги нечестным способом. Не уверен, что птица сохранилась, но даже если она каким-то чудом дотянула до нашего времени, разве можно позволить, чтобы ее уничтожили в лаборатории Стейста? Боюсь, мистер Андерсон, вы не осознаете ее истинной ценности.
Я кивнул Габби, развернулся и пошел, не оглядываясь. Миновало пятнадцать лет, но она по-прежнему на меня действует. В сознании вспыхнули образы прошлого: обшарпанная комната, смятая постель, вентилятор, разгоняющий жару, и доносящийся снизу ровный голос Габби. Но теперь она с Андерсоном. И я был рад, что ничем не могу им помочь.
На улице, за вращающимися дверями отеля «Мекленберг», дождь почти затих. Блестел асфальт, освещенный уличными фонарями. Автобусы еще ходили, но я решил пройтись и обдумать все, что происходило в баре, с самого начала. На полдороге к дому остановился у кафе, работающего допоздна. Сейчас оно пустовало в ожидании притока посетителей после закрытия пабов. Станут проходить мимо и заглянут. К двум часам ночи здесь будет тесно. Я забрался в угол. Вначале размышлял о Габби, как Андерсон удобно устроился рядом с ней, анализировал свои чувства. Дождь усилился, а мои мысли плавно перешли к исчезнувшей птице. Неужели это правда? Андерсон всерьез намерен искать птицу с острова Улиета? Уникальный экспонат, необъяснимым образом исчезнувший из богатейшей коллекции Джозефа Банкса. Вероятность того, что она до сих пор где-то сохранилась, содержит очень много нулей после запятой. Это было бы удивительное открытие, о котором я когда-то мечтал. Но разве оно возможно? Наверное, мне следовало над всем этим посмеяться, однако Андерсон не из тех, кто вызывает смех.
С этой мыслью я вышел из кафе под дождь. Вскоре добрался до дома и увидел, что взломана входная дверь. Сделать это несложно. Она сверху застеклена. Сейчас стекло было выбито, а в холле внизу, на лестнице, сидела Катя, рассматривая рассыпавшиеся осколки.
Взглянув впервые в ее лицо, он подумал, что особой красоты в ней нет.
Она соответствовала тому, как ее описывали обитатели Ревсби, — каштановые волосы, стройная фигура, правильные черты лица, но заурядные.
Он был слегка разочарован. Стоял, не решаясь выйти из прохлады в тени дубов на поляну. Туда, где сидела девушка, занималась рисованием. Он чувствовал, как пахнет согретая солнцем земля. Теперь девушку можно было как следует разглядеть: стройная, в белом муслине, с веснушками, сосредоточенно нахмурилась над своим рисованием. Прежде, когда она лишь мелькала за деревьями, он был заинтригован и всякий раз отправлялся в лес в надежде удовлетворить любопытство. Но сейчас, когда его лесная нимфа наконец обернулась загорелой на солнце девушкой, он колебался. И наверное, повернул бы обратно в тень, если бы она не посмотрела туда, где он стоял.
Он смутился. Она была одна, а он открыто ее рассматривал. Джентльмену следовало бы удалиться с поклоном.
Но он все же вышел на солнце, откашлялся и опустил голову, как делал всегда, желая скрыть смущение. Когда он наконец вскинул голову, то увидел, что девушка поднялась и смело смотрит ему в лицо, прижав к груди альбом для рисования.
— Мои извинения, если я вас потревожил, — промолвил он, приближаясь к ней. — Я часто хожу этим путем и не предполагал, что кто-то обжил столь уединенное место. — Он протянул руку. — Меня зовут Джозеф Банкс.
Она посмотрела на его руку, но своей не подала. Лишь негромко произнесла:
— Я знаю, кто вы, мистер Банкс. В Ревсби не так много места, чтобы было как-то иначе. Даже те, кто желал бы избегать друг друга, не всегда способны это сделать.