Его улыбка была одновременно приветственной и вызывающей. Он стоял перед ней — рубашка на шее расстегнута, волосы взъерошены, — помахивая кожаной сумкой для сбора растений. Она еще никогда не видела столь живого человека.
— Латинского названия я не знаю, — промолвила она, — но мне это растение известно как древесная легочная трава, или медуница. Она типа лишайника и действительно отличается от растущих вокруг. Однако вы ошибаетесь, полагая, что она растет лишь в этой части леса.
— В самом деле?
Он поставил сумку у ног. Она продолжала сидеть, глядя на него. Если и покраснела при его появлении, то сейчас успокоилась. Он был уверен, что она вела себя по-иному, до тех пор пока не увидела его. Теперь только дивные зеленые глаза оставались прежними.
— Мне казалось, что я осмотрел каждое дерево достаточно внимательно, — сказал Банкс.
— Медуница и вправду растет здесь только на двенадцати деревьях, — продолжила она, — но вы могли встретить ее и в других местах. Например, почти на каждом дереве в парке у вашего дома.
Он встрепенулся. В нем моментально проснулся натуралист.
— Я не видел. Вернее, видел, но не заметил. — Он помолчал. — Это правда, что она лечит болезни легких?
Ему хотелось сесть, но он не решался. А она смотрела на него ясным, спокойным взором, который и не приглашал, и не побуждал удалиться.
— Нет. Так говорят, потому что структура лишайника напоминает строение легких. Но это совпадение. Я не могу предположить, чтобы Провидение сочло необходимым так буквально пояснять свой Промысел.
— Признаюсь, я удивлен, — проговорил Банкс. — И вне себя от радости. Я не представлял, что в Ревсби встречу коллегу-естествоиспытателя.
Его смущало, что он возвышается над ней, но поскольку сесть без приглашения было нельзя, он опустился на корточки, будто желая рассмотреть что-то на земле.
В ответ она поднялась, готовая уйти.
— Я едва ли такова, какой вы меня представляли, мистер Банкс. У меня не было достаточно книг для глубокого изучения предмета, и мой наставник больше не может меня наставлять.
— Кто ваш наставник? — спросил он, поспешно поднимаясь и теряя при этом равновесие.
— Мой отец, сэр.
— Понимаю. Примите извинения. Я не намеревался любопытствовать.
— Однако ваше присутствие здесь предполагает обратное.
Сказано это было с налетом бесстрастной отчужденности, что заставило Банкса сделать шаг назад.
— Мои извинения, мисс. Я не сознавал, что мое присутствие для вас неприятно.
Она увидела, что его лицо перестало светиться. И это ее остановило. Она знала, что ей следует вернуться в деревню, пройти мимо невысоких домов по улице, где все вокруг будут отворачиваться, но у нее не было намерения обижать этого доброго человека. Ведь он ни в чем не виноват. К тому же летнее утро такое приятное. Она повернулась и устремила на него взгляд:
— Я не приучена к обществу, мистер Банкс. Этот лес мне знаком с детства, и я привыкла замечать все вокруг. Для меня было бы огромным наслаждением поговорить обо всем этом, но сегодня я должна закончить рисунки.
Сезон цветения завершается, и возможность будет потеряна.
— Конечно, — отозвался Банкс. — С моей стороны было бы эгоистично прерывать вашу работу. Пожалуйста, садитесь. — Он жестом показал на поваленный ствол. — Вне научного круга редко кто разделяет мои интересы.
Она села, позаботившись, чтобы платье опустилось на землю должным образом. Открыла альбом на листе с незаконченным рисунком.
— Позвольте проститься с вами и пожелать успешной работы, — промолвил Банкс.
Однако фразу не закончил.
Она почувствовала, что он не уходит, а приближается к ней. Подняла голову. Увидела, как он внимательно смотрит на рисунок, какое у него выражение лица, и ее сердце наполнилось радостью.
В этот день она пробыла в лесу до сумерек. А когда медленно двинулась вдоль лесной опушки, над деревьями уже появились звезды. Достигнув дома на краю деревни, она остановилась перед открытой дверью, затем притворила ее за собой, зная, что в этот вечер во всей деревне только дверь ее дома будет преграждать доступ ночному воздуху. Внутри ставни на всех окнах были плотно задвинуты, и потому стояла духота. Одинокая свеча кое-как разгоняла темноту. Она положила альбом на стол и прислушалась. Наверху умирал ее отец.
Она стояла так минуту. В комнате отца шептала что-то Марта, сиделка, ухаживающая за ним. Марта находилась в доме несколько месяцев и уже наловчилась переворачивать больного очень быстро и почти бесшумно.
Потом она отправилась помыться и с влажными распущенными волосами поднялась наверх.
Марта встретила ее улыбкой, и они немного посидели молча по обе стороны от пребывающего в беспамятстве больного.
— Спасибо вам, Марта, — произнесла наконец она. — Теперь вы можете спуститься и поужинать.
Пожилая женщина остановилась у двери.
— Мисс, сегодня приходил мистер Понсонби.
Они обменялись взглядами.
— Если так, Марта, то хорошо, что меня не оказалось дома.
Марта помолчала.
— Денег за аренду он не спрашивал, мисс.
— Конечно, не спрашивал, Марта. — Она опустила голову. — Мы должны ему за двенадцать месяцев, но он знает, что нам нечем платить.
Марта удалилась, и она наконец осталась одна. Посидела, прислушиваясь к дыханию отца. Ночью она слышала его в своей спальне и воспринимала как морской прибой. Но бывали ночи, когда становилось тихо, и тогда она вставала, шла к отцу и в тревоге наклонялась, как мать над спящим ребенком.